Новостной портал Туруханского района

ГОЛОС ПОРЕЧАН 

Новеллы

15:23 РАССКАЗЩИКИ

Этим летом в наш подъезд вселились новые жильцы. С их появлением здешнее местечко сделалось куда более интересным, ибо приехавшие скоро перезнакомились и в атмосфере коммунального благодушия раскрыли самые удивительные свои качества. Сосед из квартиры напротив, единственный мужик из пяти членов его семьи, оказался немало оригинальным субъектом во многих отношениях. Не останавливаясь на массе увлеченностей и страстей последнего, нельзя обойти вниманием его поразительную способность неимоверно долго и крайне несмешно рассказывать анекдоты. А рассказывать их своим гостям он большой любитель. И горе вам, если не сумели убедить моего соседа, что этот самый анекдот был пересказан им дважды ещё вчера. Повествованию обыкновенно предшествовала реплика: «Это всё ерунда, а вот сейчас я расскажу вам анекдот! Что, не слыхали?!..». Ничего не подозревающая аудитория, следуя обычаям вежливости, прерывала разговор и обращала взоры на хозяина дома в надежде услыхать нечто забавное или, по крайней мере, поучительное. Упиваясь всеобщим вниманием, тот принимал значительный вид, не спеша прокашливался, выдерживая бесконечную паузу, и, в конце концов, начинал: «Короче…». Далее следовала череда всевозможных дополнений и преукрас собственного соседова сочинения, что по его соображению должны были превратить тривиальный сюжет в яркое, волнующее событие. Обрастая скучными подробностями, мелкими и никчёмными, суть рассказа окончательно терялась в лабиринте самотканых метафор. Только к самому финалу сего прозаичного монолога кто-либо из присутствующих с ужасом узнавал свой изуродованный анекдот, рассказанный соседу накануне. Скорбные лица слушающих ничуть не смущали нашего рассказчика, и когда, едва очухавшись от услышанного, компания пыталась вновь оживиться разговором, он вновь затевал: «Это пустяки, а вот есть ещё хороший анекдот!…». Публика изнемогала. Другой сосед – завсегдатай нашей компании – с недавних пор был никем не понятый, крайне несчастный индивид. Причиною его несчастности был случай, произошедший с ним в восьмилетнем возрасте. Выйдя как-то с отцом «на зайца» по чернотропу, он услышал шорох в кустах и выстрелил наугад из дробового ружья. Каково было удивление охотников, когда в кустах обнаружилось бездыханное тело тигра! Разумеется, это была чистой воды случайность, но мальчугана прославили в областной газете, поместив его на фото рядом с убитым хищником. Он сделался героем во дворе и в школе. Время шло. Помалу все позабыли про это происшествие. Мальчик вырос, выучился, стал вагоновожатым. И куда бы он ни отправлялся, в какой бы компании ни пребывал, при всяком удобном случае наш стрелок непременно старался рассказать про вышеописанный эпизод, рассчитывая всех поразить и вернуть себе былую славу и восхищение окружающих. Но люди не сочувствовали вагоновожатому: ему попросту не верили. Он превратился в предмет насмешек и издевательств. Да и кто поверит, что можно убить тигра, стреляя в зайца! К тому же рассказчик был телосложения хлипкого, и видно сразу, что не охотник. Тогда вагоновожатый доставал из карманов мятые газетные фотографии, наизусть пересказывал текст статьи, клялся, что он – это он. На это ему смеялись в лицо и говорили разные грубости. Но кондуктор был герой. Он знал это! Только никто тому не сострадал. Такая вот драма. Всеогорчающая картина людской черствости и отрицания заслуг ближнего. Супругу стрелка-кондуктора мало занимали разговоры об охоте. Обычной темой собственных её повествований были леденящие душу явления инопланетян. Свидетелем этих событий она оказывалась совершенно случайно, но играла в них далеко не последнюю роль. Иные дамы усердно ткут из ничтожного происшествия сочный, полный переживаний сюжет. С годами всё более его оттачивая и полируя, они превращают такие истории в совершенное оружие, разящее неискушённых собеседниц наповал. Злобные гуманоиды караулили нашу рассказчицу на заброшенных стройках и под железнодорожными мостами, где она имела несчастье прогуливаться в несветлое время суток. Заслуженные отцы города, именитые кинозвёзды, оперные тенора, зелёные юнцы и седовласые старцы – все волею случая превращались в отвратительных инопланетных монстров, тянувших к ней жуткие щупальца. «Космоманьяки» настигали её повсеместно, от них не было ровно никакого спасения. Это был рок, фатум, бремя судьбы, кое вынуждена она влачить, будучи посвящённой в страшные тайны космоса. Возможно, это сделало её чуточку пьющей. Наивность прошла, доброта иссякла. А сердце, некогда тёплое и розовое, превратилось в грубый обломок метеоритного камня. Ныне она безмерно несчастна, неважно переносит воздух земли и заранее просит всех извинить, если невзначай кому-то скажет бранно… Каждый сосед имел личную автобиографическую историю, в которой он был отважным воином, мессией, провидцем, в общем, личностью, как-то особо отмеченной судьбой. Но истинным мастером устных импровизаций был бакалейщик с угловой квартиры. Он моментально ориентировался в любой обстановке, обращая текущие события себе на пользу. Однажды в доме стряслось застолье, весьма и весьма затянувшееся. Утром, когда в процессе праздника силы гулебщиков несколько истощились, в разговоре наступила пауза. Блуждающие взоры гостей бессознательно обратились к телеэкрану. Выступала какая-то популярная певичка с довольно занудной песней на предмет её чувства – недюжинного, но неразделенного. В неистовстве она заламывала руки, демонстрируя зрителю бледные подмышки. «Плачет, – сочувственно заметил булочник, – Подумать только, а ведь она всё ещё ждёт! ...». Бесконечная грусть и трогательная теплота, с которой была произнесена эта фраза, не на шутку заинтриговали присутствующих. «Вы что же, лично знакомы с Вельзевирой Зайкинс?» - поинтересовался вагоновожатый. «Да. Было дело, – серьёзно отвечал булочник. – Встречались в юности». «Так это не вас ли там ждёт несравненная Вельзевира?», – ехидно спросил кто-то. Бакалейных дел мастер изобразил на лице своём обиду и отвечал печально: «Возможно, меня. Но это моё личное, и я не собираюсь делиться им с каждым. Это касается лишь её и меня». Услыхав сей доблестный ответ, сидящие ощутили смущение. Они наперебой бросились извиняться за свою бестактность, проявленную в отношении ранимой души булочника. Засвидетельствовав самое искреннее уважение к благородным его чувствам, соседи стали упрашивать рассказать хоть в общих чертах о его знакомстве с известной певицей. «Надеюсь, вы понимаете, сколь деликатна ваша просьба...», – запел пекарь. «Конечно, многие считают, что эстрадные артисты не имеют личной жизни, не способны испытывать страданий, боли утрат… Это заблуждение. Они такие же, как мы: они ходят в булочную, ездят в троллейбусах, любят, чувствуют, ждут». – Певица дрожащим голосом взяла высокую ноту. Все покосились на экран. – «А случилось это два с половиной года назад. Я был тогда ещё совсем молод и любил путешествовать по большим городам. Однажды ночью под железнодорожным мостом до меня донеслись крики о помощи: какие-то негодяи приставали к девушке. Не помню, сколь их там было: может шесть, может девять – считать было некогда. Всё произошло молниеносно – жестокая схватка, вспышки выстрелов, погоня… Ну, в итоге, мы с нею спаслись. То есть, я, конечно, сразу после этого уйти хотел. Она не отпустила. Потом ближе познакомились. Рассказала, что поёт где-то в вечернем кафе. Её ведь тогда как певицу совсем никто не знал. А я, как вам известно, сам в прошлом профессиональный музыкант – вот и помог девчонке с вокалом, познакомил с видными людьми. Можно сказать, дал путь. Тут время приспело мне возвращаться домой. Хотел потихоньку уехать, так нет – прибежала на вокзал, вся в слезах. Просит: возьми с собой! Белый свет без тебя не мил. Скажешь – на край света с тобой уеду. Всё брошу…». Застыв в крупном плане, Вельзевира с негодованием глядела на булочника из телевизора. Тот преспокойно продолжал: «Так и простояли с ней на ветру два часа кряду. Потом понемногу она успокоилась, говорит: Знай, редкой ты, Паша, души человек и мужчина необыкновенный. Ты есть первая и, стало так, наипоследняя моя любовь. И не будет мне оттого другого в жизни счастья! В общем, расстались мы. Теперь, вишь: плачет, зовёт. А что я поеду? Она – звезда, натура одухотворённая, а я – жалкий булочный торговец. Это две несовместимые крайности. Так что пущай лучше всё будет как есть, хотя оно и трагично очень». Слушающие вытирали слёзы. Вагоновожатый рыдал навзрыд. Его супруга тщетно пыталась прикурить мундштук сигареты. Не успели все прийти в себя, как заговорил сосед из квартиры напротив. «Это всё ерунда! А вот со мной был тоже случай…». «Да что могло с тобой-то приключиться, – оборвал его тайный обладатель сердца Вельзевиры, – когда ты все диваны дома пролежал. Приснилось чего?». «Ну не приснилось, а, допустим, произошло в далёком детстве. У нас в Затоболовке. Зимой дело было. Перед восьмым марта. Сижу это я вечером дома на кухне, решаю уроки. Слышу: машина подкатила к подъезду, голоса в коридоре, и звонят, значит, в нашу квартиру. Мать вышла, поговорила с кем-то, потом заходит ко мне на кухню с незнакомыми людьми. Представительные такие лица. Все одеты в чёрные пальто с каракулевыми воротниками. Мать мне и говорит: Лерик, это к тебе приехали из Москвы, поговорить хотят. Не пугайся, мол. А те поздоровались культурно, объясняют: так и так, прибыли по особому правительственному заданию. Дело секретной важности. Надо принять участие в испытании нового летательного аппарата. Был-де негласный отбор по школам, и ты, дескать, Лерик, наиболее подходящая кандидатура – ну там, по весу, по зрению, и всё такое… Но, сам понимаешь, дело секретное, так что никому говорить не моги все тридцать лет. Я матери отвечаю: помилуйте, какой такой ещё космос? У меня по математике тройка, и вообще отстаю в успеваемости. Но мне говорят: не волнуйся, пацан, отметки посля нагонишь, а сегодня Родина ждёт от тебя доблестного поступка, а может даже подвига. Лети, Лерик, не тревожься по пустякам, мы здесь на земле всё утрясём. Что делать, полетел… Куда летали, на Луну или там на Марс – неизвестно: окошек в том аппарате не было. Только потом по возвращении, помню, праздник большой в нашей стране устроили по этому случаю. Все так радовались! А со мной тогда вместе ещё мужичёк какой-то летал. Весёлый такой. Фамилию я забыл. Какой-то Юрий Алексеевич. Я его всё: дядя Юра, дядя Юра …. Забыл фамилию совсем». «Может, Гагарин?», – осторожно предположил стрелок по тиграм. «Точно! – обрадовался бывший второй космонавт, – Гагарин, Юрий Алексеевич! Правда, мне нельзя было вам это говорить, поскольку полёт проходил в обстановке совершенной секретности. Но теперь, когда тридцать лет минуло, вы должны это знать. Сейчас уже можно…». «Этого не могло произойти, – возразил булочник. – Почему мы тогда до сих пор о вашем полёте ничего не знали? Разве такое возможно?». «Запросто, - неожиданно вмешался вагоновожатый. – Я, например, двенадцать лет не знал, кто сломал черенок от грабель. Представляете: двенадцать лет! Недавно только всё выяснилось… Определённо, всему свой срок. И канитель эта с тигром в моём малолетстве – тоже не спуста была. Давеча смотрел сон про загробный эдемский парк. Будто вознёсся я туда в связи со стремительной кончиной от падения с вагонной полки. Обрёл, между прочим, бессмертие, какую-то высокую должность в раю и благорасположение самого господа. Точнее, самого-то только два раза и видел, а разговаривал в основном с его женой. Она тоже, немолодая уже женщина, управляется там по хозяйству, только постоянно обижается на супруга и так, по-женски, ворчит. – Я, говорит, тебе, Володя, прямо скажу: нету нынче на небе порядка. Понапринимали на работу непутей разных, из депутатов бывших что ли... Эти привыкли на земле халтурить, вот и здесь всю райскую канцелярию развалили. А Сам-то – несговорен, ходит и ходит целыми днями, речёт что-то в бороду, будто с собой изъясняется. Чего ходит… Вон, вишь под тучкой люди внизу собрались – сидят, молятся денно и нощно. И что? Он ненароком сверху увидит их, впадёт в печаль. Жалко ему, видать. Потом махнёт куда-то посохом, будто вспоминает чего делать хотел, и опять уходит. Дождь то ли покапает, то ли нет. Те, внизу, глаза к небу вздымают. Беднягам, понятно, урожая надо или ещё чего. А никто ничего не делает: ни вседержитель наш, ни ангелы, ни депутаты эти думские – дармоеды, прости господи... Добрались, шкодники, до божественных архивов, канонизируют кого попало. Вон, гляди, сколь олигархов в сан святых причислили! Всё приходится нам потом переделывать… Вскоре бог меня подзывает посохом, спрашивает: – Как вам, Вольдемар, нравится тут у нас гулять? Зябковато в облаках об эту пору, не находите? Я отвечаю: – Благодарствуй, господи, всем доволен – места интересные, и сандалии впору, и комары тоже, не донимают почти у вас. Всецело удовлетворен. Одно беспокоит: как вспомню случай тот на охоте, ну с тигром, – досадно становится. Народ ведь всю дорогу насмехался. Били даже, бывало… Господь говорит: – Я тебе, Вовка, верю. Потому как сам я ту ситуацию со своим божьим промыслом сообразовал, зайца длинноухого в страшного хищника оборотя. А что вагоновожатым 30 лет отмантулил – право, не обижайся. Не всем же банкирами да кутюрье становиться. Зато мир поглядел. Ты, Валоха – бесстрашный охотник, не сомневайся. Ты того тигра стрелил, чем снискал на земле славы великой. А которые пассажиры при жизни над тобою насмешничали, не видать им моего прощения! Придёт срок – отправлю шутников на нижний этаж, рассажу по лоханям в кипяток, и суд весь. Так-то. И ещё, зверобой. Ты это… Не надумай сглупа охотиться тут в кущах. У меня все птицы посчитаны». Гости расходились засветло. Воодушевлённые недавними откровениями друг друга, они долго ещё прощались на лестничной клетке, поминутно закуривая сигареты. Вагоновожатый отправился к бакалейщику смотреть фото Вельзевиры Зайкинс с личным её автографом. Остальные на неделе тоже ходили смотреть, однако фотография к тому времени уже куда-то исчезла. Яркие картины прожитого одинаково дороги каждому. Одни замораживают их в памяти, сохраняя в первозданном виде на долгие годы. Другие запросто извлекают на свет фрагменты личной биографии, щедро делясь ими с окружающими. Желая возыметь у собеседника максимальный эффект, рассказчики «раскрашивают» былые события всё новыми и новыми обстоятельствами, искажая тем собственное прошлое до неузнаваемости. Тогда воспоминания о днях минувших от частого ими пользования приобретают вид потрёпанной колоды карт, игра которыми провоцирует подвох и шулерство. Сами же рассказы, впоследствии многих интерпретаций, нередко перерождаются в сказки, романы или анекдоты. И всё же живое общение в нашем доме считается одним из наиприятнейших способов проведения досуга, а соседи вечерами по-прежнему собираются вместе. Борис Ерник, п.Бор

1 2 3 4 5 Просмотров: 680 | Добавил: JiMun | Рейтинг: 0.0/0

Имя *:
Email *:
Все смайлы
Код *: